Сайт об Алексее Юрьевиче Германе

– Я забыл, – сказал Румата, еще сильнее вжимая себя в острую стену, – я видел одну вешалку, там болтался Вага Колесо на забавном галерном узелке, дергунчике. От ведерка под скамейкой… Я дал тебе веревочку привязать глупого Мугу… Получился такой же узелок. – Румата засмеялся. – А Вага был твой друг, а?!

– Друзей наполовину не бывает. – Арата сел на корточки и стал похож на огромного кривого грифа. – В нашем деле друг наполовину – всегда враг. У тебя лоб в крови и ноги в дерьме. – Арата высморкался в два пальца, внимательно посмотрел на пальцы и стряхнул соплю в лужу.

– Когда Гаран, спустившись с неба в Питанские болота, вышел к народу, лицо его источало кровь, а ноги были в навозе… Это семейное. – Румата вдруг увидел, как изменились лица обоих. – Так вот, если я увижу тебя около моего дома, просто у моего дома, просто идущего у моего дома… – Он подождал, пока Арата, кряхтя, перевалился на колени, – Муга уже стоял на коленях в луже, – повернулся и побежал обратно.

На дороге стояла Ари, бледная и напуганная, с деревянной табличкой в руке. Они побежали вместе.

– Мне велели идти…

Румата взял табличку, поискал карманы и выбросил.

– Я завтра опять надеру им уши.

– Когда я у тебя убирала, я прочла такие листы, как благородный принц полюбил дикую девушку из-за гор, ну, варварку, я понимаю, она думала, что он бог… Она-то ошибалась, – Ари на бегу улыбнулась так, будто знала что-то другое.

– Это написал твой друг с колокольчиками, – она показала колокольчики на плечах Гура и на бегу передразнила его. – Но ведь он мало что понимал…

Впереди в камнях открылась лужайка, давно не доенные козы уставились на них с надеждой. Ари обогнала Румату, вцепилась ему в плечи, так же прижимаясь, опустилась ниже, дернув, опрокинула его на себя за невысокий плетеный и сырой заборчик.

Козы смотрели желтыми своими глазами. Потом появился маленький мальчик, стал смотреть и вдруг подпрыгнул несколько раз, заглядывая вниз. Резко стемнело.

На улицу обрушился дождь. Они вошли в конюшню и сразу же услышали у тех, других, главных дверей и ворот копыта, фырканье, удары в дверь чем-то вроде бревна.

– Здесь, здесь, здесь… – кричал оттуда голос.

– Указ ордена… – проревел другой.

– Открывайте там! Выбьем, хуже будет!

– Это за мной, – сказала Ари, – я всегда знала… Надо было пойти. – Она так испугалась, что не могла шагнуть, и стала сползать по стенке. – Можно, я побегу?

– Они сейчас уйдут, – сказал Румата, – просто спать хочется. Дай штаны и все там… – и мимо ненапуганных слуг и рабов пошлепал наверх. – Эй, дайте ноги помыть сюда, – крикнул он сверху.

Наверху он взял мечи, зевнул, потянулся, бок болел. Он потер его и хмыкнул. Распахнул ставни, потом окна и, продолжая уже играть эту зевоту, заорал вниз во что-то серо-черное, двигающееся и неразличимое в деталях.

– Ах, здрасьте, давно это я вас не трепал…

Стало очень тихо, собственно, тихо стало, когда он открывал ставни. Только несколько свистков, которыми монахи сзывали помощь.

– Всегда напутают, – негромко сказал голос за окном, –нету, нету… Надо бы к магистру, а то, как начнет крушить…

– Начну, – сказал Румата, – еще как!

– У него обет не убивать… У тебя ж обет не убивать…

– А мы его вязали… Как кабана… – веселился голос. – Эй, дон… Как мы тебя вязали?!

– Ты меня там подожди, – крикнул Румата. – Я тебе на ушко шепну и сразу ушко верну…

Ари принесла боевые сапоги, и он натягивал их, сидя на полу под окном, услышал над головой два легких удара, как два хлопка крыла, и так и спросил, пока поднимал голову:

– Птица стукнулась?

Две стрелы проткнули Ари насквозь, шею и бок. Тонкая струя крови била ему в верхнюю часть сапога так сильно, что прожимала боевую свиную кожу. Ари медленно села рядом, глаза были широко открыты, наверное, правильно было бы сказать, вылуплены, и умерли за секунду, пока он смотрел.

Румата медленно поднялся и пустил туда вниз две арбалетные стрелы: одну – не глядя, вторую – точно на голос все болтавшего егеря… И, не оборачиваясь и не тронув Ари, пошел из комнаты, приказал слугам уйти в подвал и взять с собой Будаха, набросил плащ и с верхней же площадки прошел и лег на бревно над воротами. Улица перекликалась свистками, в дверь били бревном, сначала одним, потом вторым. Кто-то ударил человека, отговаривающего входить, что, мол, беда будет. Двери дергались, вот-вот упадут. Свет в помещении был от единственной жаровни, попадал на кончики мечей Руматы на месте кривизны, на шпору, и казалось, что на балке, скорчившись, лежит тяжелый хищный зверь.

От ударов бревен клинки, похожие на зубы, вздрагивали, потом Румата переменил позу, один из клинков пропал и опять медленно вошел в свет, как что-то тяжелое и уже вовсе беспощадное.

– Нельзя, братья, – опять закричал плачущий голос, – даже от отца Аримы дощечки нет… Ну, кто здесь от магистра?

– У него обет не убивать, – подбадривая остальных, повторял голос.

Ворота упали не одновременно: сначала одна створка, вторая скривилась, полузависла. На нее тоже взбежали. Прихожая заполнилась людьми, сзади давили, люди боялись идти в дом. И тогда в эту давку, во вращающийся черный клубок, сверху обрушилось. Никто не понял что. Задние не понимали природы вопля и продолжали вталкиваться.

Вопль из многих глоток, хрип и удары теперь заполняли все. Каменный пол снижался от порога в глубину дома, неожиданно его залило чем-то темным, скользким и пенно жарким, одновременно во всю ширину, будто где-то у ворот раздавили бочку тяжелого осеннего красного и бурливого вина. Потом во всем этом скользком выплыла рука с плечом, с аккуратно срезанной ключицей – так на бойне рубщик бьет быка.

Те, кто могли, крича, рвались в глубь дома, бросая мечи и дубины, дом казался спасением. Открылся Румата с белым мокрым лицом, с залитым слюной подбородком, там вокруг его ног ползали, хрипели изувеченные люди, один меч Руматы был целиком вогнан в брюхо егеря и застрял концом в балке. Румата тяжело дергал им вверх-вниз, освобождая, как топор из бревна. Из-под меховой медвежьей куртки егеря тяжело лилось и плюхало.