Хрусталев, Машину! - Хрусталев, Машину! 10 |
Страница 10 из 27 - А ну пошел вон, говно, - медленно сказал отец «лямпочке». - Полина! - рявкнул он ей вдогонку. - Почему в подъезде шляется кто угодно? Женщина в резиновых сапогах внизу стояла так же неподвижно, спиной, будто все ее не касалось. Отец взял меня за плечо, втолкнул в квартиру и захлопнул перед «лямпочкой» дверь. В гостиной было все так же, ничего не изменилось, но отец вдруг погладил меня по голове. - Я пойду, - торопливо сказала Варвара Семеновна, она опять смотрела на отца не мигая. - Алеша мог бы быть хорошим мальчиком, эти медали так не вяжутся. Можно я возьму маме конфету к вечернему чаю?.. Отворилась дверь резного шкафа в маминой комнате, Бела с Леной» видно, запутались в хлопках входной двери и вылезли раньше времени. - Здравствуйте, Варвара Семеновна, — сказали они хором, что же им было делать. Варвара на секунду онемела, а потом чинно кивнула: гг Здравствуйте, Дрейдены. - А известно ли вам, уважаемая Варвара Семеновна, — вдруг ни с того ни с сего объявила бабушка, — что моя мама была знакома с Анной Павловной Керн? И потому, Юра, зачем мне твое обручальное кольцо?! Что это за Танины допросы с пристрастием? Последние слова я слышал уже из коридора. Было самое время, я рванул к себе, боясь, что меня остановят, запер дверь и сразу же оказался на полу, вернее, на расстеленных газетах. Крепкие руки держали меня за ноги и за волосы, и два черноглазых лица низко склонились надо мной. - Фашист, - почти беззвучно шипели Бела с Ленрй. - Гитлер и Геббельс, Гитлер и Геббельс... Думаешь, мы не видели, что ты с пипкой делаешь?! Мы всем скажем, — они рвали на мне брюки и тянули их вниз. Я задыхался, хотел крикнуть, но боялся. В руке у Белы появилась бутылка с канцелярским клеем. Пуговица лопнула, и штаны слетели вместе с трусами. Зрачки у Белы с Леной расширились, рты открылись еще больше, я увидел их красные жаркие языки и тут же почувствовал, как холодный клей потек по низу живота. - Суки, - сказал я, - арестантки, в шкаф валите на торпедном катере, - я дернулся, изогнулся, но меня уже не держали. Пока я натягивал мокрые клейкие трусы и штаны, они стояли и смотрели в потолок. Я отпер дверь, беззвучно рыдая и скуля прокрался в ванную, и, подняв кулаки над головой, погрозил в зеркало не то своему опухшему лицу, не то еще кому-то. В своем кабинете Глинский снял со стены огромный цейсовский бинокль с моторчиком, включил в сеть и отодвинул гардину. Зазвонил телефон, Глинский снял трубку и, ласково улыбаясь и кивая, принялся слушать чью-то веселую дребедень. Бинокль жужжал моторчиком на окне, и окуляры двигались, как живые. — У него, — сказал Глинский, - в моче обнаружен коньяк, пять звездочек, все его болезни... — и засмеялся. Неожиданно окно ярко вспыхнуло, свет ударил по глазам. Это включили за окном гирлянды к празднику, и тут же лопнула лампочка, как выстрел. Снег все вгшил и завалил Плотников переулок. Где-то репетировал духовой оркестр, повторяя одну и ту же фразу. Здесь было так пусто, что Линдебергу показалось, что они в церкви. - Слезою жаркою, как пламя, нечеловеческой слезой, -пробормотал Линдеберг. - Что? - Соня шла не оборачиваясь. - Выросший мальчик в генеральских лампасах, - сказал Линдеберг, - выросший пьяный мальчик... В ответ Соня подняла руку. Тут же остановилась крошечная желтая машина «ДКВ». Из машины вышел очень высокий человек с рябоватым лицом, в пальто с остро торчащими плечами. - Это мой муж, - сказала Соня и протянула Линдебергу коробочку таблеток, - принимай, чтоб нос не загноился. В машине был еще кто-то, пожилая женщина выглядывала из крошечного примороженного окошечка. У нее было странное усатое лицо. Сонин муж протянул руку и представился. Но Линдеберг не услышал, тогда Соня вроде перевела. - Карамазов, - сказала она, - его зовут Дмитрий Карамазов... А это, - она кивнула на Линдеберга и вдруг, глядя ему в глаза, длинно и изощренно выматерилась. — Вам туда, — сказал ее огромный муж, улыбнулся, обнаружив зубы из металла, и показал рукой направление, — и никуда не сворачивай, понял?.. Мы у нас здесь шпионов не любим, — он вдруг взял левой рукой Линдеберга за воротник, подтянув пальто вверх, правой рукой залез под пальто, под пиджак и вытянул паспорт. — Завтра получишь перед самолетом, — он пошел к машине. — Постойте, — Линдеберг сам поразился тому, что говорит, однако сказал: — Меня не пустят в гостиницу без паспорта. Сонин муж, еще раз простецки улыбнувшись, издал громкий и пронзительный звук, который может издать только живот и прямая кишка. Но он издал его щеками. Линдеберг успел заметить сильно парящий от снега капот, когда машина мощно и резко взяла с места. Снег продолжал валить в свете фонарей. Все случилось так внезапно, глупо и одновременно организованно, что смысл произошедшего медленно собирался в голове. Линдеберг зачем-то высыпал на ладонь и пересчитал таблетки, аккуратно сложил рецепт, потом все выбросил. - Ай-я-яй, - услышал он чужой голос, - ай-я-я-яй, -и только потом понял, что это говорит он сам - Линдеберг. Повернулся и быстро пошел обратно по переулку, где уже почти не осталось их с Соней следов, только ямки. Железная решетка в садик, куда выходили подъезды, была заперта. В садике гулял мальчик с рыжей собачкой. Линдеберг потряс ворота и крикнул мальчику: - Открой! Мне очень нужен твой отец, это важно, скорее, для него. Мальчик посмотрел на Линдеберга и, посвистев собачке, быстро ушел в подъезд. А из подъезда появилась консьержка, уже виденная им на лестнице, и заперла подъезд на ключ. Она жевала и от подъезда не отошла, даже когда за спиной Линдеберга тормознула желтая малолитражка. Из нее выскочил Сонин муж, Карамазов или как его, навалившись, прижал Линдеберга грудью и лицом к железной решетке. - Не шуметь, - тихо говорил он, - не шуметь, ты, фраерюга. Из его прикрытой металлическими зубами пасти несло нестерпимым жаром и вонью. Шарф сбился, открыв серую жилистую шею. Завизжав от унижения и боли, Линдеберг вдруг впился зубами в шею, в небритый кадык. Лицо и шея отпрянули. Ощущая сладкое молодое бешенство и счастье удара бывшего боксера полупрофессионала, поймавшего победу, Линдеберг ударил коротким апперкотом, потом длинным уже прямым и из стойки провел серию ударов, четких и быстрых. На секунду он увидел неподвижный Сонин профиль и усатый женский фас за стеклами машины и затем открывающиеся двери пустого черного «опеля» и человека с валенком в руках, который бежит к нему, успел поразиться силе удара валенка, увидеть кровавую вату, летящую из собственного носа, и услышать собственный предсмертный сип. |